Слепой стреляет без промаха - Страница 42

– Да знаю я, что ты меня пугаешь? Но и сидеть, ничего не делая, я не буду.

– Мне кажется, что сейчас нам следует думать и действовать осторожно – так, как если бы ты шел на сейф, который не знаешь, как открыть.

– Да ты что, Дьякон, совсем отъехал? Я никогда не ходил брать те сейфы, которые не знал, как открыть.

– Вот я тебе об этом и говорю. Вначале надо узнать, как сейф открывается, потом действовать. Мы же думали, что откроем легко – припугнем, пригрозим, возьмем в заложники девочку, и дело будет сделано, бумаги будут подписаны. А ты видишь, как повернулось?

– Вижу, – сказал Седой.

– Значит, брат, не все мы с тобой продумали, и не открылся этот сейф с первого раза.

Той же ночью Седой позвонил в Питер Крапленому и попросил заняться похоронами брата. А Богаевский отправил в Питер своих людей, чтобы те разнюхали все о загадочной стрельбе на даче и о похищении девочки.

Глеб и Ирина Быстрицкая проснулись в десять часов утра. Ирина заставила Глеба лежать в постели, а сама направилась готовить завтрак. Она включила музыку, приняла душ, привела себя в порядок, и через полчаса они с Глебом уже сидели за столом в гостиной и завтракали.

– Какие у тебя планы на сегодня? – спросила женщина. Глеб пожал плечами.

– Может, съездим за город, погуляем по лесу?

– Думаю, это можно сделать.

– Я уже так давно не была в лесу.

– Я тоже, – сказал Глеб и тут же вспомнил, как он шел по сосновому лесу, обходя и осматривая дачу Цыгана. Выражение его лица мгновенно стало жестким.

– О чем ты думаешь? – спросила женщина.

– Да так… об одной прогулке по лесу, – признался Глеб.

– Расскажи мне.

– Не стоит, – взял в руки чашку чая Глеб.

– Расскажи, расскажи, – просила Ирина, придвигаясь к нему поближе и стараясь заглянуть в глаза.

– Ирина, мне не хочется, не настаивай.

– Но я тебя прошу…

– Это что, допрос? – иронично усмехнулся Глеб.

– Если хочешь – то да. И с пристрастием.

– А с пристрастием – это как?

– Ну, это значит, что я от тебя не отстану, пока не узнаю все.

– Все не узнает никто и никогда. Все не известно никому. Хотя, каждый думает, что он знает все.

– Не философствуй, на заговаривай мне зубы. Лучше расскажи о прогулке по лесу, – настаивала Ирина, все ближе и ближе подвигаясь к Глебу и кладя ладонь ему на колено.

Глеб поежился.

– Наверное, Ирина, из тебя получился бы неплохой следователь, причем очень красивый. Мужчины с удовольствием рассказывали бы тебе все свои тайны, поверяли бы тебе свои секреты. Но не приставай ко мне, не пытай, не мучь. Я ничего не скажу.

– Скажешь, скажешь, – воскликнула Ирина и обхватила Глеба за шею.

Она это сделала так быстро и ловко, что Глеб даже не успел опомниться.

– А теперь говори.

– Не так давно я был в лесу.

– Говори дальше.

– Это было не очень приятное путешествие.

– Ты был один? – женщина заглянула в глаза мужчине.

– Да, я был один, – не отводя глаз, признался Глеб.

– Это уже лучше. Что ты делал в лесу?

– Я гулял, собирал грибы.

– Врешь. Я вижу по глазам. Когда ты меня обманываешь, у тебя сужаются зрачки.

– Это полная ерунда. Зрачки сужаются не потому, что я вру, а потому, что ты придвигаешься или отодвигаешься от меня. И зрачок реагирует на количество света. Он то сужается, то расширяется.

– Какой ты умный, даже неприятно. Хотела тебя уличить, даже признак нашла, а ты все так легко опроверг.

Глеб расхохотался. Он усадил Ирину на колени, обнял, прижал к себе.

– Давай об этом не будем. Это не очень приятный разговор.

И тут Ирина, уже в который раз за эту ночь и утро, вспомнила о тугой повязке на его плече.

– Ты не хочешь вспоминать из-за этого? – она легко, подушечками пальцев коснулась плеча Глеба.

– И из-за этого тоже.

– Ладно, не рассказывай, – сказала женщина, – я вижу, тебе это неприятно.

– Да, удовольствия это мне не доставляет никакого.

– Давай тогда в лес не пойдем. Давай съездим к моей маме, тем более, она очень обрадуется, увидев тебя, Федор.

Глеб задумался. Он принялся помешивать крепко заваренный чай в тонкой, почти прозрачной чашке. Ложечка звякала, а он смотрел, как закручивается темно-янтарная жидкость. Затем отряхнул ложечку и положил ее на блюдце.

– Ты ничем не расстроен, Федор? – спросила Ирина, заглядывая ему в глаза.

– Нет, я ничем не расстроен. Хотя мне все надоело.

– Что все? – напряглась женщина – Это не относится к тебе, дорогая, – сказал Глеб и поцеловал Ирину в шею.

– Я сам надоел себе – Как это, Федор?

– Это долго объяснять и, может быть, когда-нибудь я тебе обо всем расскажу.

– А почему ты не хочешь рассказать мне об этом прямо сейчас? У нас много свободного времени, я тебя выслушаю.

– В другой раз, Ирина. Ладно?

Он смотрел на женщину каким-то настолько грустным и беззащитным взглядом, что сердце Ирины сжалось. Она провела ладонью по волосам Глеба, она погладила его так, как женщина может гладить только своего любимого ребенка. И Глеб в этот момент вспомнил руки своей матери.

Она умерла рано, когда ему было семь лет. Но он помнил прикосновение ее пальцев так отчетливо, словно это было вчера, словно это было час назад. Он помнил, что от рук матери исходил едва различимый запах цветочного Мыла и табака. Его мать до самого последнего дня курила «Беломор». Она пережила блокаду в Ленинграде, и Глеб помнил, как трепетно она относилась к хлебу. И он подумал, что, скорее всего, мать назвала его Глебом из-за хлеба Его сердце дрогнуло. Ему показалось, что пальцы матери вновь и вновь прикасаются к нему.

«Боже, если бы она меня сейчас увидела! – подумал мужчина. – Она никогда бы не узнала, что перед ней ее родной сын».