– Да, действительно, на первый взгляд ничего не изменилось. Только ты, Серега, стал другим, да и я, наверное, тоже.
Глеб взял чашечку с кофе и сделал маленький глоток.
– Как ты можешь пить такой крепкий кофе? – Соловьев откинулся на спинку кресла и снова затянулся.
– Мне нравится.
– Ты совсем себя не бережешь.
– Ну ты, Сергей, даешь… Сам посылаешь меня черт знает куда, и еще упрекаешь, что я себя не берегу, попивая крепкий кофе.
– Ладно, я пошутил.
– Больше так не шути, – Хорошо, не буду. Ты останешься ночевать здесь? – спросил полковник, не глядя в глаза Глебу.
Тот пожал плечами.
– Наверное, здесь. Уже довольно поздно. К себе домой ехать не хочу, больше, как ты понимаешь, мне ехать некуда.
– Так уж и некуда? – шутливо переспросил Соловьев.
– Вот представь себе, некуда.
– Тогда мне тебя жаль.
– Знаешь, Серега, мне тоже себя жаль. Мужчины молчали, из динамика плыла музыка.
– Как ты можешь слушать эти оперы? По-моему, ты их слушаешь уже в тысячный раз.
– Их можно слушать всю жизнь. Когда звучит Моцарт, не стыдно плакать.
– Но ты же не плачешь? А насколько я понимаю, это как раз Моцарт?
– Да, это Моцарт. И прекрасно, что я его слышу.
– Временами ты меня пугаешь, Глеб. Ты бываешь таким сентиментальным и непонятным, таким загадочным, словно находишься… в трансе.
– Это все музыка, Сергей, музыка. Она виновата.
– Знаешь, я бы еще посидел с тобой… – сказал полковник Соловьев, поднимаясь с кресла.
– Так что тебе мешает, сиди.
– У меня еще есть кое-какие дела, и я должен ими заняться.
– Ну что ж, тогда до встречи, – Глеб тоже поднялся со своего кресла.
Полковник Соловьев погасил сигарету в мраморной пепельнице, посмотрел на Глеба. В его взгляде было что-то странное, и от этого взгляда сердце Глеба сжалось так, словно на него было нацелено два ствола…
Дверь закрылась. Глеб стоял, прислушиваясь к шуму опускающегося лифта.
«Что-то не так. Но что? Что? Почему он так на меня посмотрел?»
Глеб сел в кресло, налил в стакан коньяк и взглянул на то место, где еще минуту назад сидел Соловьев. Глебу казалось, что Соловьев все еще перед ним, он видел его глаза, губы, его пальцы.
«Что-то не так. Но что? Что?»
Глеб сделал один глоток, второй. Потом поднялся, отодвинул книжный стеллаж, открыл дверь в свою тайную комнату с компьютером, вскрыл тайник с оружием, спрятал туда «кольт» с глушителем и «ТТ», вытащил из сумки наручники, нож и тоже спрятал. Затем закрыл крышку, защелкнул замки, навел порядок и вернулся в мастерскую.
Ирина Быстрицкая лежала на кровати и читала книгу. Перевернув страницу, она тяжело вздохнула. Ирина заставляла себя не думать о Федоре Молчанове, но все мысли постоянно возвращались к мужчине, который был ей очень дорог. С Федором она была согласна связать свою жизнь.
"Почему он не звонит? – уже в который раз думала она. – Ведь он же обещал, что позвонит мне утром. А если он что-то обещал, то обязательно выполнял…
Прежде. А может быть, с ним что-нибудь случилось? Странный он человек.
Удивительный. И сколько я ни пытаюсь узнать, кто же он, понять его, мне это не удается. Он как бы ускользает от моего взгляда. Не поддается разгадке, уходит.
Но то, что он необычный человек, это понятно. Дважды приходил ко мне с оружием.
На его теле есть раны…"
Вспомнив о ранах, женщина сладко и в то же время болезненно вздрогнула, ее рука легла на грудь.
– Почему ты не звонишь? Почему ты сейчас где-то далеко? А может быть, где-нибудь совсем рядом? И кто ты? Кто? Я хочу знать, – шептала она.
Ирина натянула простыню до подбородка, поежилась, сжалась, свернулась клубочком и стала похожа на маленькую девочку. Стала похожа на свою дочь.
Та тоже, когда засыпала, всегда сворачивалась клубочком, подсовывала ладошку под щеку и только после того, как Ирина рассказывала ей сказку, засыпала.
С дочки ее мысли вновь перебросились на Федора. Ей хотелось, чтобы сильные мужские руки ласкали ее тело, прикасались к груди, к бедрам, к мочкам ушей, чтобы волосы путались в пальцах, перебирающих пряди. Чтобы влажные сильные губы мужчины прикасались к ее губам.
Ирина от этих мыслей выпрямилась, словно разжалась пружина. Она быстро поднялась и, шлепая босыми ногами по паркету, пошла в кухню, открыла холодильник, достала запотевшую бутыль минеральной воды, налила в бокал и жадно выпила, затем взяла сигарету и, сидя одна в темной кухне, закурила.
Она смотрела на тлеющий огонек, и по ее щекам бежали слезы. Она боялась потерять Федора, боялась, что он не позвонит, не приедет больше. И она останется одна, одна навсегда. «Но почему, почему он забывает обо мне?»
Зазвонил телефон. Ирина вздрогнула, цилиндрик пепла упал на пол. Она потянулась к аппарату.
– Слушаю вас, – негромко сказала.
– Здравствуй, Ирина, – странно, словно очень издалека, прозвучал знакомый, волнующий голос.
Ирина сильнее прижала трубку к уху.
– Это ты? – выдохнула она в микрофон.
– Да, это я. Извини, утром позвонить не смог, набежали дела, которые необходимо было срочно решить.
– Боже, как я волновалась.
– Ты уже спала? Я тебя разбудил? – спросил Федор.
– Нет, я не спала.
– А что ты делала, если не секрет?
– Думала о тебе, – призналась женщина.
– Это здорово, когда кто-то обо мне думает, – сказал Федор.
– Где ты? Откуда звонишь?
– Я в Москве, звоню из автомата.
– Приезжай, я жду тебя. Я очень жду тебя.
– Правда, ждешь?
– Да. Я не могу уснуть, – прошептала женщина.
– Тогда приеду. Пошли гудки.
Слезы катились из глаз Ирины. Она держала трубку, из которой неслись далекие гудки. Ей казалось, что это гудки парохода, который отходит от причала и уплывает в безбрежный океан…